ДЕВОЧКА-ВИДЕНЬЕ

Рабочий день был в разгаре. В тесной комнатушке царила обычная для этого времени суток амосфера нервной сосредоточенности. Сквозь пелену дыма дешевых сигарет слабо проглядывались силуэты сотрудниц - хмурых дам бальзаковского возраста, добросовестно штудирующих толстенные рукописи. Беспорядочно разбросанные на столах талмуды нет-нет, да оказывались востребованными - тишину нарушал чей-то приглушенный вопрос:"Лидия Васильевна, а как лучше будет?", раздавался шорох страниц, поднимающих в воздух облачко пыли и торжественный ответ. Затем все снова умирало - в ожидании следующего "оживляющего момента".

И наконец он наступил. Ворвался, как всегда, неожиданно и шумно. Дверь редакции резко, будто от удара ногой, раскрылась, и в комнату впорхнула юркая стройная девчушка - и с порога заверещала:"Ой, который час-то?А я снова в пробке...Меня никто не искал? Нет? Слава богу!... Девочки, милые, да у вас снова накурено! Нельзя же так!". Устремившись к окну, она попутно задела нрепредусмотрительно положенные на край стола тома, и они с грохотом повалились на пол.

В комнату ворвался свежий весенний ветер.

Дамы, видимо, пребывая в эйфории от брошенного им столь опрометчиво "девочки", глядели на возмутительницу спокойствия с явным одобрением. Ее вечная бодрость их забавляла. Неизменно врываясь столь бесцеремонно на два часа позже положенного срока, она как раз поспевала к тому времени, когда глаза честных тружениц начинали слипаться, а кофе с сигаретами переставали спасать.

И лишь строгая Лидия Васильевна покачала головой - то ли с завистью, то ли с осуждением:"Что-то ты сегодня больно веселая, Оленька!"

"Так весна же! И потом - я решила начать новую жизнь! - девчонка явно была во власти какой-то новой бредовой идеи. - Пора все менять, так никуда не годится! Работу - новую! Бойфренда -нового! Все, все с чистого листа!"- она решительно рассекала пространство комнаты, активно жестикулировала и была до смешного похожа на лектора-энтузиаста в сонной аудитории.

Дамы переглядывались и скептически улыбались, но никто не решался прервать этот бурлящий словесный поток. Кроме Лидии Васильевны, которая и тут не сдержалась и, ехидно прищурившись, с вызовом произнесла:"Ты думаешь, все так легко, деточка? Кабы все такими бойкими бы были - редакция бы наша вымерла, а мы повыше бы сидели. Ты оглянись вокруг-то: многим ли так удается-то? Чтобы поворот на 180 градусов?"

Оленька подхватила фразу, как будто только ее и ждала:"Так и я о том же - не многим! А все почему? Потому что мы все не без тараканов в голове. И они ползают - будоражат нас и тревогу вызывают: а как оно все повернется, если вдруг решишься на шаг какой-то? То есть сами себя в болото и загоняем! А выход-то есть! За рубежом, например, такие проблемы принято решать с помощью психолога... Что это вы такую физиономию состроили, Лидия Васильевна? Да-да! Пси-хо-лог! Это сейчас модно, не то что в пору вашей молодости!"

Последняя фраза заставила дам поморщиться. Но им все равно было далеко до вдруг побледневшей Лидии Васильевны. Давненько коллеги не наблюдали на ее лице такого выражения - будто та привидение увидела. Женщины уставились на нее, не смея потревожить повисшим в воздухе вопросом. Наконец на смену страху пришло сомнение; матрона потерла переносицу, как будто-бы в раздумьях, и , наконец, решительно произнесла, стараясь придать голосу поучительное, "официозное" звучание: "Не такая уж я древняя, как тебе кажется, девочка...Расскажу вам, так и быть, историю. Про психолога как раз. Приключилась она со мной лет десять назад, но до сих пор как-то не по себе...Только по издательству не трепать... Мы люди все взрослые, понимать должны...

Бормочет он что-то, значит, руками водит, а я не выключаюсь - и все тут. Но вида не показываю - зачем, думаю, мужика обижать, вон он какой старательный... Глазки закатила - вроде как в гипнозе вся. Он и говорит:"Поднимите правую руку!" Поднимаю. "Теперь левую!" Снова поднимаю. Чувствую: ткань по мне вроде как ползет - а это он, поганец, уже кофточку снимает!"

"Но вы же - не под гипнозом! - не выдержала вдруг сухопарая старая дева в очках с огромными линзами.

"Не под гипнозом - точно, а любопытно мне стало. Хорошо бы, думаю, поймать его на этом деле буквально, за.. ну не буду углубляться, за что... А то ведь может в отказ пойти, мол, нужно было снять кофточку для массажа расслабляющего и так далее... А если с поличным... Короче, дает еще пару интересных команд... Но не буду углубляться..."

Тут уже не выдержала Оленька:" А вы углубитесь, ну Лидия Васильевна, ну миленькая, ну пожалуйста!" - и скорчила недовольную гримаску. Матрона, как будто не расслышав ее, продолжила: "... Не буду углубляться, но проснулась я наутро в его постели и говорю:"Доктор, это что же получается, а?" А он: "Вы были так напряжены, считайте, я стресс снял - метод у меня такой... авторский". Я тут же начинаю соображать, что к чему, и говорю:"А метод-то этот у вас с пациентками только по пятницам срабатывает, да? Когда жена с детьми на дачу уезжает?" Вижу, в точку попала. Аж пятнами пошел. Умоляюще так:"Но мы же ей не скажем, правда?" Глянула я на него - мужик вроде ничего, и совсем даже неплохо мне с ним было... Но не буду углубляться..."

"Но вы же были под гипнозом! - как будто хватаясь за соломинку, вдруг страдальчески воскликнула сухопарая старая дева. - Так ведь? Иначе бы - ведь не допустили бы? Только как же вы тогда могли потом помнить, что неплохо было?" Чувствовалось, что для бедняжки это был вопрос чести.

"А Лидия Васильевна не будет углубляться на эту тему, правда же?" - многозначительно подмигнула одна из дам, вдруг ни с того ни с сего напустив на себя разбитной вид.

Лидия Васильевна покраснела, резко встала, поправила прическу и возмущенно кинула:"Так я и знала - нельзя вам было это рассказывать! Вам бы только все шутки шутить, а я девчонку просто предупредить хотела о возможном исходе!" И продефилировала к двери, не упустив возможности подчеркнуть свое отношение к присутствующим, хлопнув ей со всей силы.

Оленька, до сего момента следившая за разговором открыв рот, вдруг как бы нехотя встала и лениво направилась следом. Сотрудницы уже наперебой обсуждали услышанное, и им было недосуг заметить эту несвойственную девушке вальяжность.

С деланым безразличием Оленька подошла к Лидии Васильевне, которая, исходя пятнами и дымом, приходила в себя после столь нехарактерного для нее откровения.

"Лидия Васильевна... Не знаю даже, как и сказать-то...- Оленька замялась. - У вас, случайно, не остался телефон этого вашего психолога?"

Солнечный луч рассек пространство коридора пополам, отделив друг от друга беседующих женщин. Он чудесным образом озарил лица обеих, и в этом освещении матрона показалась Оленьке значительно моложе.

Ни слова не говоря, Лидия достала из кармана визитку: "Перепиши и отдай мне назад, договорились?"

Воистину бывает время, когда все мысли только об одном!

... Вот уже двадцать минут, как среднестатистическая (и при этом довольно юная!) служащая не важно какой конторы не могла думать ни о чем другом, кроме желанного пакетика, сокрытого в недрах ее небольшой сумочки, стоящей на подоконнике. В ее головке шел беспрецендентный по значимости процесс: она прикидывала оптимальную траекторию движения, которая бы позволила как можно естественней добраться до этого предмета ее дум и чаяний, достать его и незаметно переместить... черт! а переместить-то и некуда: ни одного кармана как назло... значит - как можно незаметней протиснуть его между тесными брюками и животиком, и так вот, "по-кенгуровски", донести его до заветной комнаты с надписью "Ж"...

Напротив, развалившись в кресле, сидел виновник ее терзаний: не так давно "подселившийся" в ее комнату сотрудник, и, не отрываясь, глядел на нее - как будто ожидал чего-то...

"Стоит ли волноваться из-за каких-то там пятен? Нужно волноваться, когда их нет!" - вспомнился ей вдруг старый анекдот по мотивам рекламных роликов. Но веселей не стало. Она кинула обреченный взгляд на светло-бежевые брюки и такого же примерно цвета мягкий офисный стул - и совсем погрустнела... Надо было что-то предпринимать - и срочно.

"А даже если и заметит эти мои манипуляции - что с того? - вдруг пришла ей в голову революционная мысль. - Можно продумать, он не знает, что это бывает... - Но тут же, испугавшись собственной смелости, одернула себя: - Сдурела совсем! Ты же в офисе, а не на посиделках в компашке, а это- не только мужик, а еще и коллега к тому же, то есть - мужик помноженный на два! Хуже, чем просто мужик! А ты здесь - бизнес-леди! И у тебя - по определению - никаких таких "слабостей" наблюдаться не должно. По крайней мере, в зоне его зрительной досягаемости".

Мысли роились и отражались на озабоченном лице складочками-морщинками.

"А вот если, допустим, взять просто сумочку - и с ней выйти? Нет, не пойдет! Этак весь офис подумает, что я раньше времени домой решила смотаться... И потом... к этому чуду в перьях все равно придется ведь возращаться, так он сразу поймет, куда я с сумочкой-то ходила..."

Ее нервозность, по-видимому, передавалась и "врагу". Он как-то неестественно заерзал на стуле, вздохнул и обреченно притих. Молчаливая дуэль продолжалась.

... Спустя пятнадцать минут она уже не строила никаких планов - ей оставалось только уповать на то, что можно прирасти к стулу до конца рабочего дня и что рабочий день не бесконечен и настанет наконец момент, когда все разойдутся и можно будет спокойно смыть "следы преступления"...

... И тут случилось самое страшное. Казалось, сама неизбежность ворвалась в комнату с криками:" Там какой-то сбой системы! Кажись, все твои файлы полетели - подойди, глянь!". Осознав, что наступил час разоблачения, бедняжка чуть не лишилась дара речи.

- Сейчас подойду... через пару минут... - пролепетала она, кинула "прощальный" взгляд на по-прежнему пристально глядящего на нее какими-то уже мутными глазами "врага" - и вдруг молниеносно, мобилизовав всю внутреннюю энергию, которая еще оставалась, секундой вскочила, задвинула одним движеньем ноги стул под стол, схватила какую-то папку, и, заложив ее за спину - "по деловому", мигом вылетела из комнаты...

Каким-то шестым чувством она ощутила некое движение за спиной - и быстро удаляющиеся в другом направлении чьи-то шаги - но ей было недосуг гадать о том, кто так стремительно носится по коридорам....

...В соседней комнате работали одни женщины... Она влетела в нее, как ошпаренная - и ее прорвало:

Пауза, повисшая в комнате, обозначила ложность тревоги... Однако уже через несколько секунд до наиболее сообразительных начал потихоньку доходить смысл этой безумной тирады... Атмосфера моментально перестала быть рабочей...

"Так а что б тебе не зайти сразу к нам? - участливо поинтересовалась одна из сотрудниц. - Мы б тебе дали - у каждой ведь в сумочке имеется на всякий случай..."

Девчонка опешила от простоты и гениальности такой мысли. Ей тут же представилось, какой идиоткой она сейчас выглядит, и она, часто моргая, забормотала:

- Ну, как-то не пришло в голову у кого-то такие вещи просить... Оно потому и называется индивидуальным средством гигиены, что - индивидуально...

- Не умничай, индивидуум! - оборвала ее самая бойкая, - Ты через свою индивидуальность чуть общественное имущество не попортила... На, держи, чудо в перьях!"

... В заветную комнату "Ж" чудачка летела, как на крыльях... И стоит ли говорить, с какой легкостью и чувством выполненного долга она выпорхнула из "индивидуального кабинета"... Выпорхнула... и столкнулась лицом к лицу с "врагом" выходящим из комнаты напротив - той, что с буквой "М" на дверях...

Он был доволен до безобразия, и имел вид человека, наконец дорвавшегося до высшей истины жизни - и достигшего полного умиротворения...

"Наверное, ему тоже что-то из тумбочки надо было достать... вот он и пялился - ждал, пока я выйду! - пронзила ее догадка. - Два невротика!"

Очевидно, он подумал примерно то же самое... Очевидно - потому что с тех пор производительность их отдела здорово возросла...

- Да бросьте вы, Павел Алексеевич! - пытался разрядить обстановку Владимир Николаевич. - Это же нормальная практика, раз там вас не ценят - что вам остается... Это, если хотите, и с человеческой даже точки зрения понять можно. Что вас смущает? Потиражные за последний заход не получили? Так ни к чему им пока знать о нашем разговоре. Вот выплатят все - тогда и скажете. Давайте-ка дернем по чуть-чуть за то, чтобы сотрудничество было успешным!

С этими словами генеральный достал из сейфа специально заготовленную по такому поводу бутылочку из мутноватого стекла, и нажав кнопку на телефоне, скомандовал:

- Наташенька, принесите нам чего-нибудь закусить!

Однако Наташенька не спешила выполнить команду, и партнеры выпили по первой, не закусывая и не чокаясь. Каждый думал о своем и разговор как-то не вязался.

И вдруг установившуюся тишину нарушил чей-то голос - возмущенный, требовательный. Он доносился из глубины коридора, и даже за закрытыми дверьми было слышно, как стремительно спорящий прорывается к кабинету, преодолевая сопротивление добросовестной секретарши. Постепенно слова стали различимы.

- То есть как это "нельзя"? Какое совещание??? Девушка, милая, доложите: я как раз тот, кто ему нужен! Да я просто озолочу ваше издательство, понимаете? Вот что вы думаете в этом дипломате лежит? Сенсация! Сенсационные исследования...

Владимир Иванович недоуменно пожал плечами, с видом разделяющего и властвующего медленно встал, подошел к двери, открыл ее - и неожиданно для себя столкнулся лоб в лоб с упрямым посетителем. Тот, по-видимому предвидя, что его ждет уже через несколько секунд, решил брать быка за рога сразу, не откладывая.

- Понимаете... я ей толкую, а она не понимает. Но вы сразу почувствуете, вы наверняка хороший руководитель и поймете, что я предлагаю... Дело в том, что ИВАНУШКА БЫЛ КОЗЛОМ!!! Это же находка! До этого еще никто не доходил! А КОПЫТЦЕ - НЕ БЫЛО ОТРАВЛЕНО!

Все на секунду замерли. И застывшей в дверях секретарше, и Владимиру Ивановичу, и вконец затерявшемуся в недрах кресла живому классику пришла одна и та же мысль:"Сумасшедший! Только этого нам и не хватало!"

Надо сказать, пришедший и правда был похож на блаженного. Суховатый и сгорбленный, с жиденькой козлиной бородкой, он чем-то напоминал восставшую из саркофага мумию, и только горящие глаза, казалось, жили какой-то особой жизнью. В них бесновалась пугающая одержимость фанатика.

- Спокойненько-спокойненько... - засуетился Владимир Николаевич, бросая убийственные взгляды в сторону секретарши. Охрана уже давно была отпущена, а проблем, особенно в такой день, генеральному не хотелось. - Присядьте, не волнуйтесь... Да-да... я и сам подумывал тут на досуге, что... как вы там сказали? Иванушка был козлом... А Аленушка - козлихой... все правильно, не переживайте... Сейчас мы с вами за это дело дернем немножко, и вы пойдете, правда?

- АЛЕНУШКА-КОЗЛИХОЙ???- вытаращив глаза, буквально завопил сумасшедший. Затем сделал многозначительную паузу, поднял вверх указательный палец, вдруг таинственно улыбнулся и продолжил уже совсем другим, более спокойным, назидательм тоном: - В том-то и дело, что она - не была козлихой. И если бы она выпила из копытца, превращения бы не произошло. А почему? А все потому, что копытце изначально не было отравлено. В нем содержался индикатор, и если из него пил разумный человек, он оставался в своем обличье. А вот если козел.... ну помыслите сами: кто станет пить из копытца, если предварительно его предупредили, предупредили как человека разумного:"Не пей, козленочком станешь??? Только козел. А потом: ему и бояться-то нечего было. В глубине души мы все себя знаем, так ведь? Так вот могла ли Аленушка напугать Иванушку этой угрозой, если он и так знал уже про себя, что - козел? Вот он и пил, и не боялся ничего...

Наблюдая эйфорию, в которой находился горе-исследователь во время этой тирады, Владимир Иванович счел, что можно, не подвергая себя риску, поинтересоваться у товарища, чего же он, собственно, желает.

- Хм... И что вы предлагаете?

Бесноватый огонек в глазах одержимого потух. Взгляд прояснился, и он начал излагать тоном учителя на уроке:

- Я - литературовед. Занимаюсь русским фольклором и авторскими сказками. И недавно сделал ряд открытий в этой области. Последнее касается как раз этой сказки - про сестрицу Аленушку и братца Иванушку. Есть еще одна интересная задумка по фрейдисткому толкованию "Красной шапочки". Но это - позже... А сейчас я хочу предложить эту мою рукопись - трактовку. Она вас обогатит! Это - сенсация!

Владимир Иванович понял, что проблема решается на легкость легко. Доброжелательно улыбнувшись, он предложил:

- А вы оставьте рукопись... Знаете, это любопытно... Она нам очень-очень нужна... я чувствую, что нужна... - и сделал традиционное для таких случаев "дежурно-любезное" лицо.

Сумасшедший благодарно забормотал: "Сейчас-сейчас... только вам... эксклюзивно... ", достал из дипломата пачку копий рукописи, тут же быстренько убрал лишние и услужливо протянул экземпляр Владимиру Ивановичу.

- Там есть все мои координаты... уверен, что сработаемся!- с этими словами незнакомец удалился.

И тут все услышали мирный храп известнейшего порнографа. Бедолага вырубился - то ли от нервного напряжения, то ли от выпитого без закуски "снотворного".

- Эй, дружок! - игриво позвал его генеральный. - Хватит спать. Тут нам принесли очень... очень важную рукопись. Она нам пригодится... очень... Наташенька - тащите-ка селедочку!

Проснувшийся гений ошарашенно посмотрел на присутствующих и осведомился: многое ли он пропустил?

- Многое. - Поспешил расстроить его Владимир Иванович. - Мы тут с Наташей держали фронт... Пересказывать долго, но суть такая, что... помните сказочку про сестрицу Аленушку? Так вот там в копытце было... ха-ха... не угадаете... Наташа, как там эта еруднда называлась?... ха-ха... индикатор... Если верить этому козлику... ха-ха...

Похоже, генерального прошибло на смех. Порнограф мало что понял, но на всякий случай улыбнулся.

Тут подоспела и Наташа с закуской. Каждому хотелось расслабиться: Наташе - потому что она предвкушала завтрашний выговор - в отсутствие посторонних, Владимиру Ивановичу - чтобы снять стресс, а порнографу - просто потому что ему всегда этого хотелось.

Далее участники действа не помнили уже ничего. Кроме того, что весь вечер разговор крутился около козлов. А наутро, обнаружив себя в офисе, они принялись вспоминать подробности проведенного вечера. Восстановлению обстоятельств кутежа немало способствовали вещественные доказательства: разбросанная по офису одежда, откуда-то взявшиеся горы пустой тары и собственно сами участники праздненства, чьи физиономии являли живую улику.

- Эй, Алексеич... кажись, ты вчера куда-то звонил... - промычал, поднимая с пола телефон, Владимир Иванович...

- Не помню... - тупо отозвался "герой дня".

- Вы, кажется, домой звонили, - уточнила Наташа. которая уже успела привести себя в порядок и восстановить в памяти хоть частично события вчерашнего дня. - Сказали жене... сейчас... точно воспроизведу...Сказали:" На х... ты мне теперь, старая дура! я - великий. а ты ..." какую-то аббривеатуру ввернули... О! "Чмо", кажется... Да, так и сказали... И еще... (тут она скромно потупилась) про меня сказали. сказали: "мы теперь с Наташкой заживе-е-ем!" Да-да, именно так, нараспев сказали...

- Черт! - Алексеич явно чувствовал себя неважно. - Говорила мне мама: "Не пей, козленочком станешь..." Так налететь по глупому...

Наташа наморщила лобик и припомнила:

- А еще вы позвонили своему издателю... ну, тому самому, да... Домой. И сказали, что пусть подавится своими копейками. Вы от него уходите... и... кажется, два раза икнули в трубку...

Владимир Иванович слушал этот разговор выпучив глаза. Затем лицо его озарилось какой-то свежей мыслью и он начал интенсивно перерывать залежи бумаг на столе.

- Где? Скажите, где рукопись этого чудака? Да-да... теперь я кое-что понимаю... Козел... индикатор... О да! Вот почему я, скажите, не позвонил своей жене? Мне что, рассказать нечего было? (Наташа снова покраснела). А потому-что... Да где же его чертов телефон-то!!!

Алексеич виновато пожал плечами, потом помолчал, и, видимо предвидя реакцию и пятясь к двери, изрек:

- я на нем того... селедку вчера чистил...

Стены еще не проснувшегося издательства потряс не крик, а самый натуральный рык генерального:

- Козлы-ы-ы-ы-ы-ы-!!!

Я все-таки навернулась. Неизящно так загремела - в самый ответственный момент. Правда, удалось оттянуть этот позор на недельку - ровно столько времени мне было дано для того, чтобы, кандыбая походкой парализованного робота на новеньких шпильках, осознать, что понятие красоты относительно, а жертвы, запрашиваемые ею, вполне конкретны.

Дело было на работе.Я шла по коридору, цокая злополучными каблучками и пытаясь абстрагироваться, представить себя со стороны. В этом мне помогали многочисленные зеркальные двери, в которых я ловила свое отражение. То, что я видела, более чем устраивало меня; устраивало настолько, что хотелось фотосессии - прямо здесь и сейчас.

Видно, ситуация была оценена им как "неуставная", и он счел нужным оповестить меня о своем присутствии громким "Здрасьте!" Застигнутая врасплох, я поняла, что из создавшейся щекотливой ситуации выход один -мысленно зажмурить глаза - и вперед, на абордаж. Типа ему все показалось. Для пущей убедительности этой версии я напустила официозный вид, подняла вверх подбородок, кинула ответное "Здравствуйте!" и, агрессивно "вдалбливая" каблуки в кафель, двинулась к нему навстречу.

Мысль о том, что не стоило так высоко задирать подбородок, пришла мне только тогда, когда я оказалась на полу. Все произошло моментально: порожек, откуда-то взявшееся ускорение, грохот, как от тысячи самосвалов; очки - в одну сторону, сумка - в другую, юбка к ушам, руки врозь...Навзничь, короче говоря.

Лежу, замерла, делаю вид, что это вполне для меня естественно - прилегла отдохнуть, что здесь такого? Наверное, все же я была неубедительна.Обернувшись, молодой человек секунд 30 соображал, что это перед ним, потом пробубнил:"Ой!", почесал в затылке, поправил на носу очки, сделал нерешительный шаг по направлению ко мне и вдруг остановился, по-видимому, зачарованный открывшейся панорамой...

Я тем временем поняла, что мой ракурс оставляет желать лучшего, и решила сменить имидж, приняв вертикальное положение. Уверив его, что "это нормально, я периодически так делаю...", я поспешила скрыться с его глаз долой.

От туфель я избавилась уже на следующий день.Продала нынешней гражданской жене моего бывшего бойфренда - по двойной цене. Она вроде бы умела носить это изобретение дъявола, но тем не менее я не могла отказать себе в удовольствии пофантазировать на тему того, как живописно повторит она мою участь и падет ниц тушкой раз в 10 массивней моей.

А сотрудники с тех пор стали звать злополучную ступеньку "местом, где грохнулась Лена", и ориентироваться в пространстве компании стало гораздо проще. Как они узнали об этом инциденте - остается только догадываться. Как, впрочем, и об истинном характере "угрюмого и неразговорчивого".

Она позвонила в первом часу ночи, чтобы узнать, похожа ли она на девочку-виденье. Смелая гипотеза, ничего не скажешь. Но при чем здесь я? Я мирно посапывала у себя в кроватке, досматривая при этом один из приятнейших снов, щекочущих нервы, сценарий которого придумала накануне. И на самом интересном месте - такой облом.

- Похожа, похожа - нагло соврала я.

- А многие так не считают... - с сомнением потянула Наташка.

- Ты что, засыпаешь? - вдруг догадалась она.

Слава богу. Дошло.

- Я и не просыпалась. Давай поговорим завтра, а то ты станешь не девочкой-виденьем, а моим ночным кошмаром - грубо пошутила я.

Неизящно. От моих "тонких намеков" иногда челюсти сводит. Зря, конечно. У человека явно какие-то проблемы, если среди ночи ее вдруг заинтересовал такой вопрос. Обидится еще... Это предположение, мелькнувшее на секунду, как лучик надежды, увы, не оправдалось. Она выжала из себя что-то типа смешка, польстила мне насчет моего чувства юмора и вернулась на свой конек.

Ей удалось продержать меня на проводе еще около часа. Я отделывалась тупым сонным мычанием в трубку, но она осталась очень довольна разговором, потому что после него у нее не осталось никаких сомнений, что она не просто похожа на девочку-виденье, но еще ей и является, и это про нее написана популярная песня. Мы попрощались, и я легла досматривать свой сон.

Он никак не хотел возвращаться. Я тысячи раз прокрутила в голове уже просмотренный отрывок: мой давний знакомый и я одни в комнате, похожей на номер отеля, на столе шампанское и свечи, как в дешевых любовных романах, играет приятная музыка.

Мы поднимаем бокалы, пьем, глядя друг другу в глаза и видя в них перспективу на ближайший вечер. Она нас радует, и мы начинаем танцевать - сначала робко, потом все теснее и теснее прижимаясь друг к другу. Пошло, конечно, и банально, но, воспитанная на голливудских фильмах и отечественных образчиках бульварного романа, ничего другого я придумать и не могла. В танце он начинает меня раздевать, становится жарко... На этом-то месте мне и должно было присниться что-то оригинальное, но именно в этот момент раздался телефонный звонок. И вот этот мой товарищ из сна, очевидно, упорхнул к той самой "девочке-виденью". А вечер был таким многообещающим... Я проворочилась с боку на бок еще пару часов; мне пришла даже в голову немилосердная мысль перезвонить Наташке и высказать ей, на кого она на самом деле была похожа, ворвавшись так бесцеремонно в мой сон, но чувство такта победило. Кто знает, может, я оторву ее тоже от чего-нибудь интересного, и, если в ее сне будет фигурировать мой знакомый, она уж точно мне этого не простит.

Уснула я только под утро. Спала крепко, без снов, пока меня не разбудил знакомый голос. Это звонил ничего не подозревающий о моих снах друг, подававший в них большие надежды.

- Ты что, все еще спишь? - удивился он, слыша мой голос зомби.

И тут меня озарило. Сон сняло как рукой.

- Я заболела. Температура и горло что-то побаливает. Приезжай с водочкой - будем лечиться.

Друг он и в Африке друг. Немного поколебавшись, он все-таки решился задвинуть свои планы на этот день подальше и приехать спасать больную подругу. Я сготовила свою фирменную курицу не знаю по-каковски, зарядила в магнитофон кассету с "Земфирой" и набрала Наташкин номер.

Она спала. Это был ее единственный выходной за неделю, и видимо, она планировала пересмотреть за него все причитающиеся ей по праву сны.

- Может, перезвонишь через пару часов? - сквозь сон пробормотала она.

- Да я не надолго. Вот мы вчера довольно долго обсуждали твои многочисленные достоинства, и я совсем забыла тебя спросить: а я вообще как, ничего?

- В смысле - сделала вид, что не поняла, Наташка. Наверное, обалдела. Я - и с таким вопросом.

- Ну, если бы ты была мужиком, я имела бы у тебя шансы?

- Г-мм. Не знаю. Я тебя так долго знаю, воспринимаю как подругу... - начала искать повод уйти от ответа она. Наверное, не так поняла. Немудрено, после наших ночных переговоров.

- Наташа, я на тебя совсем не претендую. Девочки, а тем более виденья, не в моем вкусе. Но если бы мы вот точно также дружили, но только ты была бы мужчиной, ты могла бы в один прекрасный день посмотреть на меня не как на подругу, а как на женщину?

Наташа, наверное, подумала, что у меня жар и я брежу, но тем не менее признала, что я довольно привлекательна. Я быстро попрощалась, отправив ее досматривать сны и не задумываясь над тем, соврала ли она, чтобы отделаться от меня, или сказала правду. Я ждала гостя и знала наверняка, что мне есть чего ждать.

(сценка из жизни)

-Му-у-ур! Скажи мне что-нибудь такое....

-Ты моя самая-самая... роковая... мне кажется, до тебя ничего не было, никого не было...

Иронично:

- Ну уж так и не было? А жена как же?

Нервная затяжка. Пепел - прямо на постель. Еще одна. На лице - досада.

- Не порть мне настроение... так хорошо лежим! Ты же знаешь - она меня не понимает, у нее своя жизнь...Она даже бы и не обиделась, если бы узнала...

- Так почему же не знает?

- Ну ты же знаешь, при моем положении... я должен думать о приличиях, об имени...

- Тебе так важно, что о тебе подумает эта твоя треклятая богема? Ты так ее уважаешь?

- Шутишь? Законченые бездари и алкоголики. Но мне нужно играть по их правилам... ты еще не знаешь жизни, девочка... И потом, при нынешнем положении дел...

Голос срывается на громкий шепот. Суть фраз понятна только посвященным.

-...Ты понимаешь, что поставлено на карту?

- Ты же знаешь, я всегда тебя понимаю. Поэтому ты здесь.

- Давай не будем больше об этом. У нас ведь есть более приятные занятия, да, дорогая?

Щелчок диктофона.

-Ты не можешь себе даже вообразить, насколько я дорогая...

"Социофобия"*... Такой диагноз мне поставил вчера психолог. Ты знаешь меня с момента рождения, мама - скажи, как вышло так, что от природы общительная девочка стала такой?

Не отводи взгляд и не придумывай на ходу версий. Я изложу тебе свою.

Что же, мама... мы дождались ее оттуда, откуда и не ждали. Меня - нет. Я - только ник. Зато теперь ты можешь быть спокойна - твои призрачные маньяки убивают и насилуют в реальной жизни, а в сети, где я живу, они пишут пронзительно-искренние отзывы на мои творения... Творения больного рассудка.

Да-да, мама. Они могут их оценить, потому что я мало чем от них отличаюсь. Ты заспиртовала мою жизнь - в ней нет инфекций, потому что я пью только из своих стаканов; в ней не падают самолеты, потому что я редко выхожу из нашей квартиры; и я не подвержена "дурному" влиянию, ведь к нам вхожи лишь те мои приятели, которые смогли стать (или притвориться) и твоими тоже.

такая рассеянная, вся в себе!"... И они бесконечно "следили" за мной - вместо того, чтобы дружить. А можно ли уважать недееспособного?

А взросление? Вспомни этот период, когда от каждого лета я ждала чего-то нового, и уезжала на отдых с бессовестно-откровенной установкой: воплотить в жизнь мой девический параноидально-романтический бред! Я была готова делать свои ошибки, я - не смотря на все твои усилия "продезинфицировать" все вокруг меня - была открыта миру и людям! И тебе. В этом-то и была моя ошибка.

И я уверовала, что мне не дано. Вздрагивала от каждого прикосновения мужчины, и меня постоянно преследовало ощущение, что я зачумленная...

А потом ты резко "опомнилась" - и запела иные песни. Ты дала мне полную свободу выбора, и даже время от времени "подгоняла" мне "женихов"... Только знаешь - я уже потеряла вкус жизни. Момент был безнадежно упущен.

И самое обидное во всем этом - то, что никто не любит меня так, как ты. Я знаю, что куда бы я не шла - неизбежно упрусь в тебя, как в тупик. Ведь все то, что ты делала - ты делала только для меня. Просто я родилась чересчур ранимой и восприимчивой - а ты углядела в этом ущербность. Могу ли я теперь упрекать тебя за то, что ты так рьяно взялась меня опекать?

Мы будем стареть с тобой вместе, я навсегда останусь только твоей, мама. Если, конечно, не разучусь откликаться на свое имя, блуждая по бесконечным коридорам интернета, где похоронена моя жизнь. Жизнь, которую я могла бы прожить в реальности...

Но есть вещь, которую я никогда не позволю тебе сделать. Я не дам тебе убить во мне Поэта. "Ты слишком выдаешь себя, так нельзя! - капризничаешь ты, выслушивая очередной мой "шедевр" - О чем ты пишешь? Любой, кто это прочтет, решит, что ты одинокая, никому не нужная..."

А что мне остается, мама, если все это правда? Если я не нужна даже себе самой?

Тебе снова за меня неловко... Понимаю. Признать, что твоя дочь - моральный урод, нелегко.

Знаешь, я никогда не стану матерью.

______________

"Я задыхаюсь от одиночества..." Пафосно-то как! а если и правда - задыхаюсь? Если на этой чертовой земле нет никого, кто по настоящему бы меня понимал? Они топчатся вокруг меня, суетятся, советуют мне, как поступать (как ИМ удобней, чтоб я поступала) - и даже не представляют себе, как я далеко от них нахожусь, когда согласно киваю им и даже (иногда!) даю увлечь себя в это непролазное болото, в этот убивающий все поэтичное БЫТ.

"Ты был для меня..." Всем? Он бы не поверил! Ни за что бы не поверил, тем более что я никогда его не видела, да и он меня... Разве у этих взрослых, досрочно постаревших, бывает так? Бывает, чтобы письма - обычные электронные письма, приходящие из другой страны - обретали плоть, направляли, давали силы жить?

"Наверное, ты считаешь меня пустой мечтательницей..." "Да нет же, не считает! - тут же обрываю себя на полуслове и стираю только что отображенную на холодно-голубоватом экране фразу. - Все гораздо хуже - он видел во всем моем искреннем лишь уловки. Он - взрослый, а значит он не может верить. Он слишком много встречал иного..." Становится ужасно стыдно. Последний раз я испытывала похожее чувство, когда ждала у ночного клуба подругу и меня приняли за проститутку...

"Я разгадала тебя - ты эгоист. Но как тяжело, как больно прощаться с ТЕМ, кого я себе вообразила! Наверное, если бы я приехала к тебе, я бы быстро избавилась от иллюзий и прощалась бы с тобой уже освобожденная. Приговор бы был вынесен. А сейчас, когда от тебя уже три недели нет писем - остается предательский росток надежды - а вдруг ты не так плох? Кто ты? За четыре месяца общения я так и не поняла... И что прикажешь делать с твоими письмами, которые любовно хранятся в моем ящике и уже на данный момент составляют толстенный талмуд? Я их перечитываю каждый день..." Стоп! А почему я их перечитываю каждый день? Уж не потому ли, что в каждом я предстаю как "изысканно-утонченная, талантливая девочка" и "любимый кузнечик"? Не потому ли, что мне важно было слышать именно это, а прочее просто ускользало от меня? Так можно ли винить его за что-либо, если самой мне было важно лишь это его обожание! Если я не потрудилась за все это время узнать - чем он живет? Мне было важно самоутвердиться за счет его (ему, впрочем, это было не в тягость) - так я должна была дать ему право самоутвердиться за счет себя! Не надо было показывать ему, КАКУЮ власть он имеет надо мной. Не надо было так буйно реагировать на фото его новой пассии! В конце концов, у стареющего писателя осталось не так много шансов поймать "солнечного зайчика" юности - надо было за него порадоваться, а не закатывать почти семейную сцену...

"Не хочу по-взрослому! Я люблю тебя так, как можно любить на расстоянии, той надуманно-идеализированной любовью, какой люблю, и не хочу больше анализировать, почему так вышло. Мне просто без тебя плохо! Я не выхожу из дому, мне все равно, что я ем, во что одеваюсь; когда звонит телефон, я боюсь подходить к нему, потому что знаю наверняка, что это не ты - ты немец, ты никогда не позвонишь без предупреждения и во внеурочный час... А как мне бы хотелось просто тебя услышать!

Но если бы ты даже и позвонил - натолкнулся бы на полную мою холодность. Сейчас уже поздно что-либо переигрывать. Знаешь, мне кажется, я повзрослела. И ты никогда не узнаешь ничего об этом письме и о моей слабости, носящей твое имя."

... На сегодня, кажется, хватит... Я пообщалась с моим любимым посредством длинного монолога, и папка "Черновики" в моем почтовом ящике пополнится еще одним неотправленным письмом, двадцатым по счету с момента нашей ссоры. Обычно меня успокаивает этот милый самообман, но сегодня что-то разволновалась не на шутку... Наверное, слишком глубоко копнула в попытке разгадать - кто ОН и кто Я.

Теперь можно залезть на его страничку... Зачем? Не знаю. Просто я четыре месяца подряд подключалась в это время к интернету, чтобы получить его письма. И сейчас чувствую - НАДО! А куда мне еще идти в этом бескрайнем и-нет пространстве? Только к нему. Может быть, он выкинул на сайт что-нибудь новенькое...

Страничка загружается... Строгое, благородное лицо (такой же точно портрет висит у меня на стенке). Его стихи...Почти все я знаю наизусть... Сегодня - ничего новенького. Надо забраться в "комментарии" - было бы здорово, если бы его кто-то похвалил - поярче, посочнее! Я представила бы, как ему приятно, когда он читает благостную рецензию - и мне бы стало хоть чуть-чуть теплее... Но что такое? Похоже, у моего поэта появилась постоянная читательница! Она оставила комментарий в стихах: манящий, дразнящий, про-во-ци-рующий! Но это ладно, это не страшно... На мои стихотворения, особенно чувственные, моему поэту посвященные, еще бесстыдней коментарии встречаются...

... И тут взгляд натыкается на Его ответ Ей. Это же практически строчки из его писем МНЕ! Почти теми же словами!... Те же интонации!...

Я заливаюсь недобрым смехом, который больше походит на истерику. Создается ощущение, что мне продали фальшивку по цене оригинала. Ремесленник всего лишь использовал ряд приемов, а мне они казались чем-то исключительным, предназначающемся только мне - и никому более! Коря себя за глупость, нажимаю на стихотворение, которое он в лучшие времена посвятил мне... ПОСВЯЩЕНИЕ УНИЧТОЖЕНО! Стихотворение обезличено. Меня нет. НАС нет.

Я в полной прострации... первая мысль - уничтожить все неотправленные письма, которые я писала ему, чтобы не казаться себе такой мелкой, такой ничтожной.

Уничтожаю. Становлюсь немного спокойней, но теперь их хочется стереть и из папки "Удаленные". А потом - о! у меня целый план! - выкинуть к черту распечатки всех его писем, фотографии, убрать со всех сайтов ему посвященные стихи, написать этой цыпочке, что нашему казанове не стоит доверять (да-да, по-стервозному испортить этому лгуну игру!)...

... но в папке "удаленные" нет тех самых писем. Где они? страшная догадка закрадывается в подсознание... Жму на "Отправленные"... Теперь мне остается только с разбегу - и из окна! Все до единого письма - слезливые, стервозные, покаянные, обвинительные, филосовско-самокопательные, включая последнее - "ушли" к адресату. Видимо, в волнении я что-то не так нажала, когда удаляла...

Нет! Все было не так! Письма эти - все до одного - хранятся у меня в черновиках. Я повзрослела, а значит, потеряла способность приходить в столь сильное волнение, чтобы допустить такой промах. Но даже повзрослевшим нужно сочувствие читателей и.... нужно, в конце концов, чтобы адресат как-то об этих письмах узнал! Я писала это "произведение" в робкой надежде на то, что он зайдет на сайт, где я его размещу... Ведь мне так хочется еще раз САМОвыразиться - для него, САМОутвердиться - с его помощью!

А посему мне остается лишь просить прощения у читателей за то, что отняла у них время этим не шибко талантливым (но честным!) повествованием...

:-) :-( :-) :-( :-) :-( :-(:-(

(Из записок журналиста)

Я стою в толпе журналистов посреди недавно открывшегося супермаркета. Все вокруг излучает уверенность в завтрашнем дне - сытом и благоустроенном. Пестрые коробочки причудливой формы, изящные флакончики, деревянные бочочки с вином, мягкие игрушки - весь этот край изобилия действует магнетически. Кажется, пока ты здесь, тебе ничто не страшно. Наверное, поэтому покупатели не спешат выпадать из этой сказки и пользуются своим правом беспрепятственно любоваться ее интерьерами. И мечтать.

"А что если купить совсем чуть-чуть мидий? - слышу я голос справа... - Надо же когда-то попробовать..."

Оборачиваюсь и вижу - неопрятная полная женщина средних лет мечтательно смотрит на старушку, сосредоточенно копающуюся в кошельке... "С ума сошла! А потом - лапу сосать?" - бурчит та, и я чувствую, как медленно потухает огонек в глазах неопрятной, как мысленно перечеркиваются ею нафантазированные только что рецепты - один за другим... Впрочем, ненадолго - она кидается к другому прилавку и пытается уговорить консервативно настроенную мать на что-то попроще... Как ребенок прямо.

Зря я отвлеклась. Снова пролетела мимо премии.

Директор распрямляет плечи... чувствуется, что это его звездный час. "А это - кролик Пупсик! Я на него капусту списываю!" - и, с удовольствием наблюдая, как до нас доходит его шутка, добавляет:"25 килограмм уже списал!" "А если серьезно?" - в глазах девчонки - неподдельное любопытство. Дура. Не о кроликах же ты в экономических изданиях писать будешь! Хотя...

"А кролики - это не только ценный мех... - продолжает директор. - Это еще и денюшки. Детки, которые читать умеют, у мам спрашивают:"А почему Пупсика нельзя кормить конфетами?" А наш консультант тут же отвечает:"Потому что они такие вкусные, что Пупсик вечно ими объедается!" И в восьми случаях из десяти дитя "раскручивает"-таки родителей на эту покупку, будьте уверены! А в следующий раз дети сами просятся в этот магазин - как бы и магазин и зоопарк в одном флаконе... А они же - самые главные наши покупатели! Такую истерику иной раз закатят, что....попробуй не купи!"

Во время этой тирады к прилавку подходит пухленькая девочка лет пяти, одетая в миниатюрные джинсики, крошечные туфельки на небольших каблучках и топик на бретельках. А в волосах - точно такие же банты, какие на мне были когда-то.... Она "прилипает" к клетке с кроликом. В глазах - интерес и азарт. Кажется, еще немного - и начнет с ним разговаривать. Странно, что не задает взрослым никаких вопросов. Неправильный ребенок. И эти банты... в сочетании с прикидом... Ох уж эта мода наряжать детей как маленьких фотомоделей!

Размышляя таким образом, я все же ловлю отдельные фразы из того, о чем вещает директор. И вдруг слышу какой-то странный, казенно-безжизненный голос, явно неуместный в этой ситуации:" И на сколько процентов это животное позволяет увеличить объем продаж конфет?" Мне требуется не менее десяти секунд на то, чтобы понять, что это мой голос. И почему-то становится страшно.

"На 27,7% - весело "стреляет" в меня заготовленным ответом директор.

И страх уходит. Я гляжу на девочку. Она радостно улыбается кролику, и мне кажется, что он улыбается ей в ответ. Она счастлива, потому что не поняла смысла долетающей до нее беседы. А я счастлива, потому что добилась реальной цифры и смогу насытить теперь ею статью... Мой редактор будет мною доволен. Ровно на 27,7%.

Жадно приникли к щели в сарае. Глаза жаждут зафиксировать последние кадры жизни. Красивые, смертоносные кадры. Завтра на этот берег медленно и лениво вползет рассвет, но они уже не увидят его. Сколько осталось: час, два?

Ни звука. Все слова обитают за пределами этого последнего пристанища, этой убогой хижины. Вне ее они могли скрывать что угодно - здесь все тщетно. Мертвое молчание выдает предательский страх. И жажду действия - суетливого, заранее обреченного, последнего...

Вдруг что-то меняется... Звук тантамов затихает, и рядом будто бы появляется кто-то третий... Нет. Это ей только показалось - на самом деле ОН просто повернулся к ней, покинув свой наблюдательный пункт. Странно, что это чувствуется - ведь темнота кромешная. Еще более странно, что ОНА делает шаг в эту темноту - интуитивно, как будто подчиняясь какой-то чужой воле. Протягивает руку ... удивительно, как безошибочно ОНА определила направление его протянутой руки! Ладонь в ладонь, легкое притяжение - и ОНА подается к нему уже всем телом... Тантамы вновь начинают свою медитативную дробь - или это уже стучит в висках? Кто бы ни был этот незнакомец, у них теперь есть нечто общее - то, чего не отнимет никто...

Дальше - полубеспамятство, закрытые глаза - и извечный магический ритуал. Жадная фиксация ощущений - и при этом полная потеря контроля над тем, что их вызывает... Что это - предсмертная агония или праздник вхождения в иной мир?

Сон? Да, конечно сон - иначе как объяснить первозданность того, что, казалось бы, познанно досконально?

Сотня глаз следит за происходящим извне... Теперь это племя не вымрет - их бог умилостивлен и будет покровительствовать продолжению рода. Он получил обычную для этого времени жертву.

Рассвет застигает ее врасплох. Он безжалостен - как топор палача. Резкий, раздражающий свет в лицо. Чужое тело рядом... Отчего-то хочется, чтобы оно оказалось бездыханным. Отчего? Силится вспомнить. Не получается. Постепенно начинают восстанавливаться события последних суток... ОНА отстала от экспедиции, задержавшись в хижине вождя местного племени. Ее интересовало значение часто встречающегося в хижинах этого племени иероглифа - заключенной в круг фигурки человечка с воздетыми вверх руками. Через переводчика ОНА спросила об этом вождя - и пригубила из странной посуды наподобие греческого кубка жидкость, напоминающую парное молоко - но ало-красного цвета... Дальше - провал.

Стоп! Специалисты характеризовали это племя как вполне безобидное... Не может быть!

ОНА чувствует, как пробиваются робкие ростки догадки - и вдруг ловит себя на мысли, что в сарае подозрительно светло. Маленькие оконца "темницы" распахнуты настежь, но основной поток лучей исходит из противоположного конца сарая, оттуда, где призывно распахнута дверь... Бежать!

Прямо из открытой двери она ныряет на ослепительно солнечный пляж. И ничто не будит ее воспоминаний. Вокруг - ни души. Не веря своему счастью, ОНА опускается на уже теплеющий песок и задумывается ни о чем. Отчего-то желание скрыться пропадает, ОНА просто смотрит на море, чутко вслушивается в шум прибоя и чертит что-то на песке. Из состояния прострации ее выводит прикосновение к плечам - легкое, почти как бриз. ОНА вздрагивает, резко оборачивается - и видит ЕГО. Загадку, которую страшно отгадывать. Ей неловко - опускает глаза. Взгляд натыкается на бессознательно начертанное... Знакомый сюжет - человечек в круге, воздевший руки к небу.

Спешит поделиться с ним изумленным взглядом - но его глаза цепко схватились за что-то вдали... Она следует за ними - и примерно в двадцати метрах замечает точно такой же рисунок - только значительно крупнее. Вдруг мелькнувшее воспоминание приковывает их взгляды друг к другу.

В них - неизбежность скорого прощания.. Немой разговор длится не более секунды, но кажется, что сказано все.

Он был Великим Поэтом, Мистификатором, и где-то даже Богом. Богом - для как миниум сотни и-нетовских обитательниц,ожидающих его явления в электронных письмах. Он видел их как на ладони; они не видели его, но ощущали его присутствие; они не узнавали его под разными масками - да им этого было и не надо. Он давал каждой то, что казалось необходимостью, и незаметно высасывал из разомлевших "жертв" энергию. Причудливо трансформируясь у него в сознании, она давала импульс к творчеству - и из разрозненных осколочков характеров нет-нет да слагался цельный, становясь идеалом, будя неизведанные ранее ощущения... Слагался - срисовывался - и тут же рассыпался - в постоянном вращении калейдоскопа, насыщая своими кусочками вереницу еще не родившихся образов...

... В этот день Мистификатор вернулся с прогулки по парку в особенно гнусном настроении. Осень не баловала погодой и бестактно напоминала о возрасте своим примером преждевременного увядания. Вдохновение витало где-то вдали и не собиралось возвращаться. Поэтический калейдоскоп, казалось, исчерпал все возможные комбинации, но вместе с тем создавалось ощущение, что главная комбинация не найдена. Комбинация, после которой можно было бы закончить свой путь Поэта.

Движимый силой инерции, он с безразличным видом подошел к компьютеру и нажал кнопку включения. Машина заработала, и на мониторе высветилась привычная картинка - девушка в полупрозрачной белой накидке с разбросанными по плечам упругими светлыми локонами.

На рабочем столе располагалось несколько папок. Три из них были условно обозначены как "Прошлое", "Настоящее" и "Будущее". В первой находились "досье" на счастливиц, уже запечатленных в стихах - и навсегда "похороненых" гениальным вампиром. Другие две папки постоянно пополнялись - и составляли "золотой фонд", будущий материал для творчества. Материал, который вот уже месяц казался каким-то вторичным...

Запах тлена, казалось, преследовал его, когда, вопреки обыкновению, он шлепнул мышью по папке "Прошлое". Ему открылось бесконечное число файлов, и он стал наугад просматривать их...

... А вот - женщина в возрасте. Лицо несколько помятое, но в глазах все же светится какая-то утомленная надежда... "Интересы: театр... классическая музыка.... пикники... Психические характеристики: меланхолик, склонность к депрессиям... возможно насилие в семье... Уровень интеллекта - выше среднего. Сексуальный потенциал и его реализация - предположительно ниже среднего. Запретные темы: алкоголизм. Знает меня под никами - Поклонник, Майя, Александр Николаевич. Приоритет - Майя."

..."Интересы: поэзия. Психические характеристики: холерик, впечатлительна, мнительна, склонна к депрессиям, суициду, страдает фобиями: страх высоты, боязнь замкнутого пространства... социофобия, а также сексуальными комплексами. Уровень интеллекта: высокий. Сексуальный потенциал: предположительно высокий, бисексуальна. Его реализация: сублимации в творчество. Запретные темы: недопустим переизбыток сексуальной эскпрессии. Знает меня под ником: ... " Здесь Поэт вздрогнул от неожиданности. Редкий случай - как он мог такое забыть! одна из немногих, кто знал его только под его собственным, зарегистрированным в паспорте именем! Значение словосочетания "знает меня..." вдруг открылось ему в его первозданном значении. Она его - знала... Воспоминания закружились густым роем: где, что, когда пошло не так, почему... Да вот же оно: "недопустим переизбыток сексуальной экспрессии"... Я сломал тебя, девочка!

Великий Мистификатор удовлетворенно потер руки, как будто только что провернул выгодную сделку. Он аккуратно перенес файл в папку "Настоящее" - и -о чудо! - значение названия этой папки также причудливо преломилось в его сознании - и открылось в своей первозданности... Он уже ощущал рождение образов внутри него, он смаковал это предчувствие... Не долго думая, он добавил в графу "Знает меня под никами..." еще два имени: "Ася" и "Виктор". Это было первое, что пришло ему на ум - и почти одновременно его фантазия дописала назначение этих персонажей... Виктор - будет "мальчиком для битья", он станет его черным двойником, сконцентрировав в себе все, из-за чего в итоге и произошел разрыв... Он немного разбудит ее чувственность, но она, разумеется, обязательно пошлет его по известному адресу - не наступать же дважды на одни и те же грабли... А он, Мистификатор, буду смаковать ощущение того, что то, что перепало перед последней вспышкой вдохновения ему - не перепадет более никому... О! Какой соблазн почувствовать свою исключительность! И "Асенька"... Она напомнит Девушке_в_белом о нем - Настоящем. Она будет играть роль "покинутой любовницы" - и первым же письмом даст почувствовать Девушке_в_белом ее превосходство. "Ася" напишет, что он, Поэт, перестал общаться с ней с момента начала этой странной переписки , что он бредил "прекрасной виртуальной незнакомкой", что хотел изменить под ее воздействием все-все в своей жизни... Девочка будет ликовать... Конечно же, она великодушно простит "соперницу" - и ударится в ностальгические воспоминания о том, как все было хорошо - ведь так легко поверить в то, во что хочется поверить! И тут - тонкий момент - "Ася" сначала по-дружески "вытянет" из нее все невысказанные ТОГДА признания... все нюансы ее ощущений - за право узнать что-то и про него... Девчонка все-таки не смотря на свою зажатость негодяиста и в сети вольна.... "Ася" совратит ее. Совратит сначала упоминанием о Поэте. Потом - его запахом, источаемым строчками откровенных признаний и реальных историй... Потом - собою, впитавшей этот запах... И при этом "Ася" - будет творить!!! О, как она будет творить... Да... Почувствовать себя женщиной - это то, что еще не разу не удавалось Поэту. Тем более - быть с женщиной женщиной.

Два электронных письма написались как-то само собой - как будто под диктовку. И улетели к далекой Девушке_в_белом.

... За тысячи километров от Поэта, у экрана своего монитора сидела и точно так же уныло смотрела в одну точку Она. Компьютер жил своей жизнью, периодически давая о себе знать переливистым звуком - это был знак, что почтовый ящик пополнился очередной рассылкой или письмом от нешибко умного поклонника творчества. Вдохновение уже давно забыло к ней дорогу.

Вяло шлепнув мышкой по посланию некоего Виктора, она тяжело вздохнула:"Очередной извращенец!". Но, пробежав глазами его стихи, вдруг почувствовала между строк нечто знакомое - ... и не просто знакомое - а талантливое... Решив для себя непременно ответить, она обратилась к письму "От Аси". Пробежала его глазами... потом еще раз... Резким движением мыши закрыла. Нашла на рабочем столе папку "Прошлое". Моментально отыскала среди множества других файл с его именем. И вбила напротив графы " Известен мне как..."два новых ника - "Ася" и "Виктор". Строчки еще не написанных стихов колотились в висках - и она стала одержимо фиксировать их - на поле электронного письма - одного из двух, которые ей предстояло написать в этот вечер...

Я забываю твое лицо каждый раз, когда ухожу от тебя. И каждый раз, приходя к тебе, знакомлюсь с тобою по новой. Ты понимаешь это и не обижаешься на меня за такую "забывчивость", потому что и сам знаешь, что любовь - это очень опасно. А вчера ты предложил назвать то, что между нами - ТЕМ САМЫМ. Чтобы отойти от штампов и затертостей... или - чтобы быть честным?

Как бы то ни было, после твоих слов я присмотрелась к окружающему миру и поняла, что любви и нет. Есть бесконечное ТО САМОЕ. И принялась играть с миром в интересную игру, заменяя слово "любовь" - во всевозможных его значениях - на "ТО САМОЕ".

Я тебя ТО САМОЕ. Но есть еще один. И когда я с тобой, я говорю о нем, а когда с ним - не могу удержаться и не упомянуть тебя. Отчего? Может, вы нужны мне в равной мере? Значит ли это, что я и его - "ТО САМОЕ"? Вряд ли... его я уже не ТО САМОЕ. А ДРУГОЕ. Для него (под него) я выдумаю новое слово...

Признайся: ты предложил мне играть в "то самое" за этим? За тем, чтобы я поняла наконец, что каждый человек достоин своего, специально под него придуманного слова? Когда я думаю об этом, я чувствую ТО САМОЕ к тебе особенно остро.

А вот, допустим, предки... родители то есть. Я ведь знаю, что они меня однозначно ТО САМОЕ... Почти как ты. Только вот с тобою ТО САМОЕ приятнее на порядок, а с ними - очень больно. Получается , что снова надо выдумывать новые слова-определения... Это заводит, заставляет сердце биться быстрее, вырабатывая адреналин. Кажется, я боюсь того, что могу придумать...

И зачем я ввязалась в эту игру? Как просто было бы обозначить все затертым словом "любовь" - и смириться с тем, что оно имеет бесконечное множество значений?

Но нет. Поздно. Я уже успела понять, что целью любого нормального человека в этом мире является жить в ТОМ САМОМ и согласии. В согласии - с ТЕМ САМЫМ. Так и живем...

10.00 - Федора просыпается, с детской непосредственностью трет глаза, потягивается и пытается вспомнить: плохой или хороший ей приснился сон? Но он ушел безвозвратно, и она решает для себя, что все-таки хороший: иначе как объяснить то, что пробуждение ей подготовил теплый весенний луч, а не свирепый грозовой раскат?

11.00 Федора поднимается с кровати и не метясь попадает ногами в мягкие тапочки, которые в кой-то веки - о чудо! - оказываются прямо под кроватью. Еще один хороший знак.

11.15. Федора завтракает. Яичница пригорела, а хлеб слегка заветрился, но она -то знает, что и это неспроста: наступивший день сулит ей радость, а за нее всегда приходится чем-то расплачиваться. Сегодня высшие силы к ней особенно благосклонны и берут совсем небольшую плату - значит, можно будет теперь расслабиться и не ждать уже подвоха.

11.45 Федора вертится у зеркала и с досадой замечает про себя, что погода пока не позволяет одеть короткую юбочку в облипку, а модная кожаная курточка, без которой пока холодновато, уже потрескалась в нескольких местах и создает впечатление небрежности. Впрочем, он ценит ее не за это. Тем не менее она достает припасенный "на выход" флакон дорогих французских духов. Частенько, стоя у зеркала, она раздумывала: достойна ли ситуация, да и сама она - сегодняшняя - этого необыкновенного аромата? Ныне она решила для себя, что - достойна.

Она натягивает на себя недавно приобретенные брючки и гадает о том, получит ли свою порцию комплиментов по поводу этой обновки.

Легкий укол ревности заставляет на мгновение сжаться сердце Федоры, но уже через мгновение приходит мысль, что учитывая это обстоятельство, ночь платонических отношений - его человеческий подвиг. "Вот он какой у меня! - думает она. - А ведь нелегко небось ему пришлось! Такой соблазн!". Следом приходит понимание того, что если бы девушка по-прежнему для него многое значила, он вряд ли захотел бы видеть после нее Федору.

Интересно, удобно ли позвонить с мобила и уточнить код? Федора набирает телефонный номер. Все правильно - код 69, квартира 13. Подходящий набор цифр.

13.20 Открывается дверь - и она видит его. Губы впиваются в губы. Непродолжительный диалог. Нет, обновки не заметил. Объятия, снова долгий поцелуй... Его руки шарят по телу... Вот она - долгожданная минута! "Что-то новенькое... наощупь... брюки из какого-то другого материала... Да?"

Федора счастлива.

13.40 Он отвернулся, но Федоре это не кажется странным: она читала книги по психологии и знает, что человек может повернуться спиной только к тому, кому безоговорочно доверяет. Особенно в такой ситуации. Но ей хочется видеть его глаза. Она переворачивает его на спину и надвисает сверху, они разговаривают, потом она ложится головой ему на живот и они продолжают беседу... Она внимательно слушает его, но почти не вникает в суть того, о чем он говорит: Ей все равно непонятны те умные слова, которые он употребляет, и ей не ясно, зачем он так кипятится, когда говорит о далеких от переживаемого момента вещах... Он рассуждает об обществе, политике и своем месте в этой жестокой системе... а она просто слушает его - потеряного, а потому озлобленного на целый свет большого мальчика - и испытывает к нему почти материнские чувства... И еще ей очень нравится прижаться ухом к его телу и слышать каждое слово как бы изнутри... "Моя мягкая говорящая подушка..." - она блаженно и глупо улыбается.

18.00 - Они на кухне. На сковородке жарится что-то ароматное, а он тем временем затевает почистку картошки. Она задумчиво смотрит ему на ноги: он такой уютный и беззащитный в этих домашних тапочках... Кто знал еще месяц назад, что она сможет когда-нибудь увидеть его таким? Пожалуй, только ради этого уже стоило начинать эти пугающие поначалу отношения...

Она предлагает свою помощь, но он от нее благородно отказывается. Он сосредоточен, и явно уделяет процессу борьбы с картофельной кожурой гораздо больше значения, чем он того заслуживает. Он чистит картошку медленно, уйдя в себя и практически не реагируя на внешние раздражители. На Федору.

18.30. Он ставит Федоре фильм, чтобы она не скучала, пока он возится с приготовлением ужина. Видео тут же, на кухне, и они иногда перебрасываются мнениями о том, что на экране. Но Федору не увлекает сюжет; ей интереснее наблюдать за его манипуляциями - это так забавно и трогательно! Ее внимание привлекает также беспорядок, царящий на столе. Вопроса о том, чем он живет, уже не возникает: он поэт, а масса беспорядочно ссыпанных в кучу листов - его черновики. Содержание верхнего листка она даже может прочесть - надо лишь слегка скосить глаза. Что она и делает. На листе - стихи, в которых фигурирует имя вчерашней визитерши... Федоре становится жутко, возникает порыв вырвать нож и искромсать последовательно: ужин, его, себя... Но на подмогу приходит гениальная мысль: а чье имя он должен был вворачивать? Она - Федора. Поэты не пишут о Федорах. А имя той девушки замечательно рифмуется и не вызывает вопросов... Федора тихо вздыхает. Она прочла чужое, то, что ей не показывали, она влезла в то, во что ее не впускали - так на кого обижаться?

21.00 - Федора собирается домой. Она живет на другом конце города и ей боязно возвращаться слишком поздно. Его район темен и зловещ: ей кажется, что из каждого куста на нее глядит чей-то недобрый взгляд. Мир что-то замышляет против нее в тоскливые вечера, когда она возвращается от него.

Она просит его проводить, хотя и чувствует неловкость за свой детский страх. Но он мудрее: он говорит о том, что вдвоем всегда сложнее убежать, что на пару скорее нападут, чем на девушку, потому что желающие почесать кулаки ищут именно мужчин для поединков, в конце концов, что он и сам боится...

И она снова испытывает к нему нежность. "Какой ты у меня ранимый!" - думет она и про себя решает, что и правда убежит если что от нападающих, а вот его отбить вряд ли сможет.

21.15 Она возвращается от него темными переулками и гадает по горящим окнам домов: счастливы ли живущие за ними? И в это время она счастлива, потому что знает, что он ей может еще позвонить, и не раз... А если и не позвонит - она сама напомнит о себе. Ей же так уютно с ним, он так вкусно готовит и так нежен... Главное - что он есть.

И еще ей отчего-то хочется, чтобы на нее напали. Тогда, избитая, и, возможно, изнасилованная, она могла бы вернуться к нему - и заснуть рядом, и всю ночь слышать его дыхание... Тогда он не сможет ее выставить на улицу и даже пожалеет, пригреет, а у нее самой будет оправдание: она не навязалась, просто так получилось...

22.30 - Федора добирается домой и перед сном долго ворочается, вспоминая прожитый день - и засыпает беспокойным сном, зная, что ничего плохого ей не приснится. Она чувствует себя защищенной.

______________________

10.00 Я просыпаюсь и понимаю, что я - не Федора, а скорее Федура, а приснившийся мне только что сон был дурным.